Задыхаясь, я крикнула: "Шутка Все, что было. Уйдешь, я умру". Улыбнулся спокойно и жутко И сказал мне: "Не стой на ветру". А. Ахматова Ласковое утреннее солнце освещало сидящую за столом женщину. Она горько, отчаянно плакала, уронив голову на видавшую виды нотную тетрадку и гладя ее дрожащими руками. Хрупкая фигурка казалась изломанной. "Господи... Что же мне теперь делать!.. Какая же я гадина... Я просто его недостойна. Кто он - и кто я..." - Диего... Я же тебя люблю... ну пожалуйста, не уходи... Но некому было ее услышать. * * * * * Ольга проснулась рано и долго лежала с закрытыми глазами, пытаясь заснуть опять. Почему-то не получалось. Было неуютно, и не хотелось анализировать, почему. Всё тело, кажется, приятно ныло после того, что ее муж, а до того мистралийский секс-символ Эль Драко, умел в совершенстве. Но это-то как раз было хорошо. Только вот что-то мешало целиком сосредоточиться на деталях прошедшей восхитительной ночи... Ольга всё-таки открыла глаза и стала бездумно разглядывать обстановку спальни. Нежно-зеленые занавеси из хинского шелка на окнах, вазы с южными цветами, картины... Это всё было очень красиво. Даже слишком. Она уже пару раз ловила себя на мысли, что ей хотелось бы вернуться на какое-то время в их старую квартиру. Но куда там! Обрадованный долгожданным воссоединением "этих двух придурков" (по выражению Жака) Шеллар предложил своей придворной даме и бывшему телохранителю, а ныне барду, небольшой особнячок. Ну то есть как небольшой... Десяток гостей разместить можно было не напрягаясь и со всеми удобствами. За исключением джакузи и безлимитного интернета. Конечно, чтобы поддерживать это жилище в мало-мальски пристойном состоянии, служанка была необходима, и даже не одна. И Ольга на удивление легко дала себя уговорить, предоставив распоряжаться слугами мужу, который, в отличие от нее, это умел. Теперь в их обиталище всегда царил относительный порядок (за исключением кабинета Диего, где убирать не разрешалось - вот ведь как ловко устроился!). А вечером ждал вкусный и обильный (так что оставалось и на завтрак) ужин. Как правило, в национальном стиле. "И всё-таки я теперь стала самой классической мистралийской женой, - грустно подумала Ольга. - Даже что поесть и куда что поставить, кажется, уже не решаю!!" Правда, если уж быть честной, мистралийская кухня с ее изобилием всяких солений-маринадов-морепродуктов нравилась ей с некоторых пор гораздо больше, чем раньше. Возможно, просто милейшая Аурелия, - высокая молодая мистралийка с веселыми черными глазами, - очень хорошо готовила. Только вот, похоже, чтобы безнаказанно поглощать всю эту вкуснятину, мистралийкой надо родиться! Вот оно что... Наверное, вчера она переела очередного кулинарного совершенства Аурелии... Причем без хлеба или чего-нибудь такого нейтрального. Бедный желудок! Ну потерпи, родной, ну понимаю, тошно... я больше не буду... черт, и правда тошнит. И одновременно уже есть хочется! Вот гадство. Ольга с завистью посмотрела на сладко спящего мужа. Если крепкий сон - признак незамутненной совести, то, похоже, у бывшего убийцы она куда чище, чем у его супруги! Но какой же он всё-таки красивый... Ольга невольно вспомнила портрет кисти Ферро. Лицо Кантора теперь не отличалось прежней эльфийской безупречностью и тонкостью черт, но пусть кто угодно говорит, что он не так уж и хорош собой! Неклассическая, как его магия, красота Диего была яркой и почти обжигающей, словно сам Огонь... Блестящие черные волосы, упрямо не подстриженные "под барда", разметались по подушке. Рука со слишком изящными для воина пальцами по-хозяйски лежала на груди жены. Ольга приподнялась на локте и тихонько провела пальчиком по литым мускулам его плеча. Длинные ресницы чуть дрогнули. Ах, вот оно что! Кабальеро явно ожидал, что его начнут будить поцелуями! Эта игра, начавшаяся еще с медового месяца, никогда не приедалась. Ольга ласково коснулась гладкой левой щеки, наслаждаясь трогательной нежностью бронзово-смуглой кожи, и, улыбнувшись, скользнула рукой под одеяло... ...И немедля была отловлена еле уловимым движением. - Лежать и не двигаться! - услышала она хрипловатый голос. И тут же оказалась прижатой к постели с руками, раскинутыми в стороны... Сухие горячие губы легко пробежали по ее телу сверху вниз, потом прижались к ее губам... Ольга закрыла глаза, радостно ожидая продолжения... но ее внезапно подхватили на руки и поднесли к окну. - Смотри, какое красивое утро! - произнес Кантор. Он ласково прижимал ее к себе, вглядываясь в пейзаж за окном (пейзаж, конечно, был хорош, кто спорит, вот только...). Шальные, горячие глаза сияли, как на том портрете... но он был уже где-то далеко. Ольга слишком хорошо успела узнать это выражение его лица. Оно называлось "Эль Драко сочиняет музыку". - Ты не представляешь, какая мелодия мне приснилась! - выдохнул Кантор, мимолетно целуя жену в кончик носа. "Опять мелодия!" - подумала Ольга с неожиданной горькой обидой, которую не могла заглушить исходившая от него радость. - "Да забудь ты о ней хоть на минутку, я же здесь! И я... хочу чтобы ты обнял меня, поцеловал, чтобы..." Она вспомнила рассказ Азиль - как ее любовник записывал пришедшую ему в голову мелодию, пристроив нотный лист прямо на обнаженной спине нимфы. Но если Азиль это забавляло, то Ольге сейчас было совсем не весело. Ведь, кажется, с Азиль он погружался в свое творчество ПОСЛЕ, а не ВМЕСТО того... как сейчас. Да, конечно, вчера они полночи самозабвенно занимались любовью и уснули уже совершенно измотанными. Но ей так нужно, чтобы он приласкал ее! Сейчас! Ну пожалуйста! Радостное и влюбленное настроение разлетелось вдребезги, как выпавший из руки бокал. Ольга почувствовала ком в горле - непонятно почему, но стало так горько... Вот сейчас пригодилась бы та служанка, что не слушалась ее во дворце! Ей бы мало не показалось. И, наверное, Ольге стало бы легче. Жаль, что их прислуга - все такие милые люди... Кантор осторожно поставил жену на пол и вытянул с кресла что-то из раскиданной вперемешку их с Ольгой одежды. Ольга тоже нехотя стала одеваться, и, подойдя к Диего, тронула его за руку. - Пойдем на кухню? - Да-да... Схватив по пути тетрадку, он пристроился в любимом углу, не обращая внимания на окружающее. Ну что за манера - даже за едой не отрываться от нот! Кантор что-то тихо не то напевал, не то бормотал себе под нос. "Мы пережили эту ночь - какое чудо. Ещё один рассвет увижу я отсюда.." Новая пьеса? - Это чьи стихи? - спросила Ольга. - Какие? - недоумевающе уставился на нее Диего. - А, ерунда... не знаю. Не важно. "Тоже мне, конспиратор хренов", - усмехнулась маэстрина, воспринявшая от дружбы с королем некоторую долю его склонности к аналитическому мышлению. Просто Кантор, к сожалению, к своим стихам относился очень критично, а к недописанным и не отшлифованным до блеска - ещё хуже, чем к музыке Плаксы. Что не позволяло Ольге их прочесть. А хотелось! Завтрак прошел почти в молчании, изредка прерываемом отдельными репликами. Наконец Ольга, взяв книгу, свернулась калачиком на диванчике рядом с Диего - тот являл собой замечательную иллюстрацию к выражению "с головой окунуться в работу". Даже сигару нашарил на ощупь, не отрываясь от своих нотных закорючек. Ароматный дым поплыл по кухне. Притихший было желудок немедленно дал понять, что ему это ну никак не нравится. - Опять куришь, - простонала Ольга, безуспешно пытаясь разогнать дым рукой. - Подумай хотя бы о своем голосе и связках! - Всё, что могло произойти с моими связками, уже произошло, и терять им нечего, - криво усмехнулся Кантор. - А прежде тебе эти сигары нравились... "А прежде ты меня замечал, а не сидел, как чужой", - подумала Ольга. Рассудок робко попытался шепнуть ей, что Кантор с опаленной душой, без Огня, ежедневно готовый уйти и не вернуться - был не совсем тем Кантором, что стал сейчас ее мужем. И по-хорошему надо бы только порадоваться, что Огонь возвратился к нему - и, судя по всему, не просто возвратился, а засиял пуще прежнего. "Он полностью обрел себя. Он даже не мечтал когда-то, что это случится. Я что, не рада этому? " "Рада, конечно... Только вот Кантору я была нужна... А великому барду - не так чтобы очень... " От этих размышлений она почувствовала себя такой жалкой, что впору было разреветься. Не докурив до конца, Кантор затушил сигару и продолжал молча писать - быстро, лихорадочно, словно боясь не успеть за летящей в вихре Огня мыслью. Ольга вздохнула и вновь попыталась вникнуть в галантные похождения какого-то паладина, то и дело протягивая руку к миске с маринованными улитками. От них почему-то делалось не так тошно. Один раз их руки встретились над миской, куда бард тоже наведался за любимым лакомством. Но даже это не заставило его оторваться от нотной тетради. Вот он поднял голову, уставившись невидящим взглядом куда-то в пространство... Ольга наблюдала за мужем из-под книжки, поразившись вдруг тому, что почти такое же лицо - вдохновенное, страстно-безумное, - было у Кантора ночью. Когда в свете свечи она любовалась им, а он... Как же ей было хорошо... "Так же, как бесчисленному количеству других возлюбленных Эль Драко", - возникла горькая мысль. "И ты что, думаешь, что среди них не было кого-то гораздо красивее тебя? Тех, кто умел ценить по-настоящему его музыку?!" - Ольга! - голос Диего вырвал ее из мрачной задумчивости. Кантор перевел ошеломленный взгляд с пустой миски на жену: - У меня глюки, или ты и правда всё съела?! - А тебе что - жалко? - огрызнулась Ольга, мимолетно удивившись злости в собственном голосе. - Да нет вообще-то... - казалось, Кантор слегка опешил от такого внезапного наскока. - Правда, я рассчитывал, что этого хватит до конца первой части... Наверное, он пытался пошутить по своему обыкновению, разрядить стремительно накаляющуюся обстановку... - А я-то думала, что ты меня и не замечаешь совсем... А оказывается, ты следишь за каждой улиткой, что я съем! - колко бросила она. - За каждой улиткой, - улыбнулся Диего, - или за каждой миской, полной улиток? - Полной? - возмутилась Ольга. - Да их там и было всего ничего! Это мистралийская традиция, что ли - жен едой попрекать? - Мда... я вообще на редкость жадный тип и вдобавок домашний тиран. - улыбка сошла с его лица, - Ольга, что такое? Да съешь ты хоть все, только ведь они же острые, да и соленые очень, я думал, ты их вообще не сильно любишь... - А, так ты обо мне всё-таки думал? Надо же... - Каким-то краем сознания она понимала, что говорит чушь и вообще ведет себя как стервозная дура, дались же ей эти злосчастные улитки, но что-то не давало остановиться - ее несло. "А ты последнее время часто думаешь, о том, что я люблю... и чего хочу?! " Обида мешалась с бешеным желанием прикоснуться к нему, прижаться к плечу... упасть вместе на постель, лихорадочно срывая одежду с него и с себя. Всей кожей ощутить его гладкое, сильное тело, слиться воедино, сходя с ума от страсти и наслаждения... Вот только в его взгляде ничего подобного не было. Ни желания, ни страсти - только удивление и легкая досада. Да что же с ними происходит? Неужели он не видит, как она хочет его, как он ей нужен? Не видит! Он вообще ничего не видит, кроме своих проклятых пьес! Какое унижение... Ей что, теперь умолять надо собственного мужа, чтобы он с ней переспал?! - Да убери ты свои ноты! - воскликнула Ольга, и голос зазвенел истеричными слезами. Злосчастная тетрадь, шурша смявшимися страницами, полетела куда-то в угол. - Пропади они пропадом! Уткнулся в них - а меня словно и вовсе нет! Да если б я сейчас сквозь землю провалилась - ты бы и тогда ничего не заметил! Конечно, я же ничего в музыке не понимаю, слуха у меня музыкального тоже нет, и петь я не умею... Ты мне изменяешь с ней, со своей музыкой! Ты меня просто не видишь! - она всхлипнула, тщетно пытаясь удержать рвущиеся слезы. - Хотя чему удивляться! Я ведь тебе и нужна-то была прежде всего, чтобы проклятье снять, разве нет? Диего медленно поднялся... Говорят, лучше всего истерику обрывает пощечина. Ольге хватило его изменившегося лица. Куда-то отлучившийся рассудок мгновенно водворился на законное место, и она замолчала, ужаснувшись, не понимая, как ее угораздило такое ляпнуть. Господи! Уж лучше бы Диего заорал на нее. Или действительно ударил. Это не могло быть страшнее его взгляда. Этого отчаянного немого крика в его глазах. Броситься, обнять, прижать к себе, сказать, что все неправда, что она вовсе так не думает... Кантор молча повернулся и стремительно вышел, захлопнув за собой дверь... * * * * * Струны отзвенели и смолкли с долгим, медленно затихающим вдали отголоском... стона? Вздоха? Даллен знал, как это бывает - когда знаешь, что победил, но сил на радостный клич уже нет. Он протянул руку, нащупал стакан, и глотнул разом, не чувствуя обжигающей крепости напитка. Перед глазами таяло видение полуразрушенной крепости и летучих железных тварей, поливающих ее огнем... Товарищи Даллена гордились - и по праву! - своим обширным боевым опытом, но такого не выпадало никому из них. Самому графу йен Арелла - тоже. И слава за это всем богам... - Это ты написал? - спросил Даллен, поднимая взгляд на Плаксу, и понимая, что смотрит на веселого эльфа уже совсем другими глазами. Он не мог поклясться, но ему казалось, что на какой-то момент он увидел Орландо - на башне, которая мгновенье спустя обрушилась в дыму и пламени... Если это действительно был полуэльф, становилось непонятно, как он остался жив. - Да, я... - Орландо скромно улыбнулся. Жак и Мафей, не сговариваясь, одновременно одарили Его мистралийское Величество укоризненными взглядами. - В смысле, слова - я, - пристыженно поправился Плакса. - А музыку - Кантор. - Ты мог бы стать Поющим, я думаю, - задумчиво произнес Даллен. - И ваш Кантор, о котором я уже столько слышал... наверное, тоже. - Внезапная мысль, возникшая где-то на уровне ощущений, очень быстро обратилась в уверенность: человек, создавший ТАКУЮ музыку, не мог не оставить в ней частицы себя, отпечатка своей души, личности... Даллен сосредоточился, как учил Дэррит, вновь медленно пропуская мелодию сквозь себя... и словно споткнулся о яркий, врезающийся в сознание образ. Длинные черные волосы, яркие, почти по-эльфийски большие глаза, кривая усмешка, странное оружие в руках... Видение словно плыло, то меняясь почти до неузнаваемости то возвращаясь к прежнему облику... Отпечаток не может быть ТАКИМ... Это бред, так не бывает! А радужные порталы, открываемые песней - бывают? Даллен на пару мгновений прикрыл глаза ладонью и медленно проговорил: - Есть кое-что, чего я не понимаю. Я видел там, на стене крепости, парня... черноволосого, смуглого, с длинной челкой, падавшей на лицо. На руке, выше локтя, нарисовано что-то яркое... В первый миг когда я его увидел, он стоял, безоружный, сжав кулаки, и усмехался - нехорошо так усмехался... Хотя такие улыбки ты видел один раз, Даллен йен Арелла, внезапно подсказала память. И очень не хотел бы увидеть снова. Так улыбаются Поющие, когда их вынуждают браться за меч... - Эта усмешка не шла его лицу... - продолжил Даллен, - И его лицо меняется. Когда я вижу его в следующий миг, он уже другой... Воин. У него было оружие - странное, как большая труба из металла. И он целился в этих... летающих монстров. Спокойно так целился, прямо как эльфийский лучник. И попал... - Черт возьми! - Жак еле успел подхватить бутылку, из которой драгоценная влага лилась через край стакана прямо на пол. - Плакса, ты мне так щедро не наливай, одурел что ли? - Как ты сказал? - хрипло произнес Орландо, словно не услышав непочтительной фразы шута. - С челкой? И татуировка на плече? Рядом тихонько ругнулся Мафей, устраиваясь поудобнее на своем неустойчивом насесте на спинке кресла. - Татуировка? Ну да, наверно, - кивнул Даллен. - На правом плече. Разноцветная... А потом, когда он стал стрелять, я ее больше не видел, и челки тоже, волосы были стянуты назад... Он уже совсем другой, лишь глаза прежние. Но всё равно... это был он. - Кантор... - ошеломленно проговорил полуэльф. - А откуда ты знаешь? В балладе ведь нет... - Я видел. - тихо сказал Даллен. - То сражение, в котором тебя чуть не убили... Оба не заметили, что Поющий называет мистралийского короля на "ты", и говорят они друг с другом, как будто знакомство исчисляется не парой часов, а гораздо более длинным отрезком времени. - То есть, ты хочешь сказать... - глаза сереброволосого эльфа, и без огромные, расширились изумленно и восторженно: - Ты воспринял балладу визуально? "Воспринял визуально!" Надо же каких слов напридумывали! - Если ты имеешь в виду, что я видел битву, о которой пел Орландо, то да, - кивнул Даллен, - Не все от начала до конца, скорее обрывочно, словно сон... Это раздел магии Поющих. Можно спеть иллюзию - и слушающий увидит то, о чем поется. Можно спеть место или событие - и слушатель окажется там, незримо и бестелесно. Второе намного труднее и требует участия человека, как-то связанного с местом, о котором поют, или присутствовавшего при событии. Но я думаю... - Даллен умолк на мгновенье: - Я думаю, что Орландо сейчас удалось именно второе. - Странно, - Плакса выглядел озадаченным, как человек, совершивший нечто, чего сам от себя не ожидал, - Я же не первый раз пою. Почему никто другой никогда ничего не видел? А Кантор вообще ругается, что я лажаю все время. - Не могу сказать. - пожал плечами Даллен. - Может быть потому, что меня учили и я знаю, как слушать, может - потому, что этот бой и эта песня значат для тебя очень много и дар раскрылся... Скорее всего - и то и другое. - А ты можешь спеть для нас... место? - Мафей аж заерзал на спинке кресла, - Или событие? Так, чтобы мы увидели? Или для этого обязательно надо быть Поющим? - Нет, почему же! - улыбнулся Даллен, - А вы хотите, чтобы я спел для вас Найгету? - Вот, держи! - Орландо с готовностью протянул Поющему свою гитару. * * * * * - Спасибо, мне не нужно, - Даллен аккуратно пристроил инструмент в кресле у себя за спиной. И запел. А может быть, сначала заговорил. Орландо, например, потом так и не мог объяснить, как ЭТО начиналось. Потому что это не было просто пением. Вначале в ушах мистралийца зазвучало словно эхо множества отзвеневших струн, тихой свирели и трель крошечного барабанчика. Потом - отзвук множества голосов; они спорили и сокрушались, признавались в любви и вызывали на дуэль... А потом перед его глазами возникли дома. Совсем незнакомые. Таких он не видел ни в родной Мистралии, ни даже на приснопамятной Альфе, куда его заносило... Странная архитектура. Простая... и непонятная. Изящная и одновременно суровая. А потом... Что это - праздник? Залитая солнцем площадь, множество улыбающихся лиц. Люди... Или нет? Наверное, это и есть те самые найгерис... Красивая раса! Золотоволосые, как эльфы, с черными глазами... Но совсем не эльфийские лица. Гордые. Чуждые. Пугающие. И другие, чем-то неуловимо похожи на самого Даллена. У этих волосы черные, как у мистралийцев, и золотистые, чуть вытянутые к вискам глаза. Хотя и не такие удлиненные, как у Даллена... И у стоящих на террасе у дверей здания, похожего на небольшой храм. Из дверей появляется немолодой величавый правитель или жрец... Нет, скорее наставник! Да, это Наставник, благословляющий учеников... И как похож на мэтра Истрана! Не внешне, а чем-то другим, неуловимым - похож! Уколов запястье узким сверкающим ножом, пожилой найгери протягивает руку над серебристой чашей, которую держит юный служка, и роняет в вино несколько капель крови. Стоящие рядом следуют его примеру. Наставник вновь принимает чашу и протягивает ее... Даллену! Даллен обнажает меч и на раскрытых ладонях подает его стоящему рядом молодому черноволосому парню с такими же удлиненными золотистыми глазами, затем почти тем же жестом протягивает сложенные ковшиком ладони вперед. Наставник ободряюще улыбается - и чаша с вином и кровью ложится в отрекшиеся от оружия руки. Даллен, преклонив колено, и, словно целуя священную чашу, касается губами вина. Что это? Братание? Посвящение? Парадные одежды... воинский салют - выхваченные из ножен мечи. Впечатляет... хотя стоящие на террасе не салютуют. У них вообще нет оружия. И у Даллена теперь нет... Город медленно тает, сменяясь ночью и лесом, Даллен и еще двое сидят у костра возле уютной хижины и вместе чему-то смеются. И вновь город - но уже другой. Какой-то дворец, роскошный и аляповатый, словно жирный купец в расшитой алмазами одежде... А встречают посольство разодетые придворные - такие же разубранные и очень соответствующие своему дворцу. Какие лица! Тут нужен художник... невероятная смесь страха, ненависти, восхищения и подобострастия... И Даллен с товарищами - праздничные, гордые и строгие черные плащи и длинные одежды, текущие, простые и необыкновенно изящные, похожие чем-то на эгинские туники... и такие же, как складки одежд, плывущие движения... Взгляды найгерис, отчужденные и полные скрытого презрения... И ненависть во взгляде самого Даллена - ненависть на спокойном и вежливо улыбающемся лице. Видение вдруг заколебалось, словно горячий воздух над костром Орландо скорее ощутил, чем услышал странное напряжение в сильном, чистом, невероятного диапазона голосе Поющего, и вдруг вспомнил... Вспомнил, заново переживая давно и хорошо забытую боль, с которой товарищ Пассионарио, обиженный на весь свет и заодно на Кантора с Амарго, не ставящих его ни во что, сбегал на любимую скалу и сидел там, глотая слезы и вспоминая давние-давние годы, когда от него ничего не требовали и ничего не ждали... Нет, это было что-то другое... но так похоже... Полуэльф почувствовал отчетливый комок в горле. Привычная дежурная улыбка - всё хорошо, вы слышите! - и обреченное знание, что опять увидишь во сне то, что так хочется... и так не хочется видеть. Хорошо запрятанное сочувствие, от которого ещё паршивее на душе... Но это же не его мысли! Такого с ним не было! Безвкусный дворец и встречающая посольство толпа окончательно потеряли четкость, а потом сгинули, как сдернутая занавесь, и Орландо увидел... Сторожевую башню с тяжело колышущимся знаменем, веселую солнечную площадь, разноцветные булыжнички мостовой, башенки и витражи таких уютных и родных улиц... Узенькие переулочки и умывающуюся на крыльце милого маленького домика кошку... А потом всё исчезло. Внезапно. Резко. Даллен, как будто не понимая, что он делает, перебирал одной рукой струны гитары, и они отзывались - тревожно и недоумевающе. Мафей и Жак сидели, как пришибленные. В комнате повисло молчание. - Боги, как же вы похожи... - Орландо, не стесняясь, стер со щек слезы. - Вам с Кантором всё-таки без амулетов нельзя. * * * * * Наверное, он должен был мерзнуть... Наверное... Плащ, лихорадочно сдернутый с крючка в прихожей и наброшенный поверх рубашки, вряд ли мог спорить с ортанским климатом, но Кантор почему-то не ощущал холода. Он вообще почти ничего не ощущал. Говорят, что любовь - это доверие. Что нельзя любить, не доверяя. Врут. Можно. Потому что Ольга любит его. Он же чувствовал! Любит! Любит, но не верит. Так и не поверила, что он вернулся ради нее, а не ради этого трижды неладного проклятья, в землю б Харгана за него вколотить! Не верит, что он пришел к ней по своей воле... Не верит в его любовь! Согласилась на брак - из сострадания? Торо венчал их, а она, отвечая "да", мысленно жертвовала собой, из жалости обрекая себя на ад жизни с любимым - но не любящим? Как он тогда сказал ей? "Либо мы просто поверим друг другу, либо нам уже никакие клятвы не помогут". Тогда, на свадьбе, он думал, что она поверила... Оказалось - нет... От этого леденело в груди, и сердце замерзало, сжимаясь от тоски и недоумения. Еще хуже, чем в тот день, когда он понял, что Огонь угас. П ромозглый ветер над Риссой ничего не мог добавить к этому убивающему холоду. Где-то на грани сознания тихо и безутешно плакал внутренний голос. Боги и демоны, да что ж он слезливый-то такой? Ну прямо товарищ Пассионарио номер два. Не иначе, собрал в себя все, что только было в Эль Драко эльфийского, вот теперь и отрывается, плакса позорная... "Это я - позорная плакса? На себя посмотри! Что, получил, новоиспеченный законный муж? - горестно вопросил голос, видимо, вдохновленный тем, что на него обратили внимание, - Всё-таки, в двадцать пять лет ты был в чем-то умнее. Когда тебе ещё не надавали по всем местам". "Отстань", - равнодушно велел Кантор. Разговаривать не хотелось. Ни с кем. Даже с собой. Наверное вот так раненого зверя тянет забиться подальше в нору, чтобы отлежаться, зализать раны, и чтоб никто не трогал и, упаси боги, не спрашивал, что стряслось и как его так угораздило. Благослови небо Карлоса - маэстро ни о чем не спросил... "Не надо было жениться... - пробурчал незримый плакальщик, и не подумав послушаться и отстать, - и особенно на девушке, которую любишь. Она-то, кажется, это понимала - не хотела замуж выходить. И говорила тебе об этом не раз, с самого начала. Тебе бы повнимательней прислушаться. Ах, тебе очень захотелось? А она что, и так бы с тобой не осталась? Ах да, проклятие... Ну вот мы и приехали! И в чем была неправа Ольга? Из-за проклятия и женился!" "Я бы на ней и без всяких проклятий женился!" "Ну и дурак, - вздохнул голос, - Ты мне объясни - на кой оно тебе было надо? Жениться! Может, еще и отцом семейства заделаться надумал?" Вот сволочь, умеет же ударить в больное место! У Его Величества что ли научился? "А с чего ты вообще взял, что она тебя еще любит? - мрачно продолжал голос, - Чем витать в облаках и баллады сочинять, лучше б разок снял амулет и прослушал, что чувствует собственная жена. Мало ли, что ты там от нее раньше ловил! Это когда было. Может, она от тебя устала давно. Может, ты ей со своими заскоками надоел хуже вяленой тарбы, а ты и не знаешь, герой-любовник!" "Заткнись, шизофрения!" - огрызнулся Кантор в духе героя иномирского романа, когда-то переписанного Ольгой для короля, и облокотился на ограждение мостика, глядя то в небо, то на рябую от ветра серую воду. Потом резким рывком содрал амулет и швырнул вниз. Царящий в душе хаос медленно переливался в мелодию - дикую, рваную, похожую на странную музыку с Ольгиных кристаллов. Не имеющую ничего общего с той, что приснилась ему на рассвете... Я торопился закончить пьесу, чтобы поскорее сыграть - для нее... Сырой ветер вновь дохнул в лицо, и Кантор, наконец-то осознав, что ему холодно, мысленно обматерил себя за то, что не надел куртку, придурок. Только простудиться не хватало! Зарби, конечно, и по сценарию - орк хрипатый, но не надо усугублять, это было бы свинством уже по отношению к Карлосу и товарищам по театру. Следовало зайти куда-то, где можно согреться... и выпить... А еще была нужна гитара. Нужна отчаянно, до зуда в руках. * * * * * Тедди сидел за столиком в небольшом уютном мистралийском ресторанчике и лакомился экзотическим салатом из курицы с яблоками и апельсинами. Платили в Департаменте Безопасности весьма неплохо, так что сегодня палач решил изменить привычным комплексным обедам, подаваемым в закусочных Лоскутного квартала. В конце концов, почему бы нет? Сотрудники Департамента - народ не нищий, и могут побаловать себя время от времени. Здесь было уютно. И напоминало Мистралию... Заказанное блюдо чем-то было похоже ещё и на хинскую кухню, которую Тедди доводилось пробовать в молодости - наставник, мир его праху, был большим докой не только в своем ремесле, но и в кулинарии, и обожал время от времени сам готовить национальные кушанья. В конце концов, даже палач может иметь невинное хобби. Тедди подумал, не взять ли вина, но, поскольку предстояло еще возвращаться на службу, не решился: господин Флавиус (умнейший человек, в полной мере способный оценить все преимущества хинской школы!) выпивки в рабочее время категорически не одобрял. Хотя работы у палача в ближайшее время вроде бы не предвиделось. А если и предвиделось, то немного - объекты попадались какие-то хлипкие, кололись за считанные минуты. Никакого сравнения с тем упрямым мистралийцем, которому Тедди и был обязан своим нынешним благополучием. Словно наяву вдруг вспомнились подвал и кривая, усталая усмешка: "Тедди, а тебе от начальства не попадет?" Странный парень... В бытность учеником Тедди как-то, по требованию наставника, попробовал "огненную плеть" на себе. Всего один раз - но шрам на спине сохранился по сей день, да и ощущения остались незабываемые. Так что, нарвавшись на Кантора в кафе, палач с полным основанием предположил, что его сейчас попросту прикончат, и был несколько ошарашен, когда все вышло наоборот. Память, а может быть - совесть, вновь услужливо подсунула полумрак подвала, перекошенное болью лицо, отчаянный крик и шипение горящей кожи под раскаленной железной полосой... Признаться честно, Тедди не понимал, как можно с таким веселым беззаботным дружелюбием общаться с человеком, причинившим тебе... такое. Пускай не по злобе, а по службе, но все равно... И ведь не только "плеть", кстати! Надо думать, пальцы у него долго заживали, а что значат руки для снайпера? То же, что для музыканта! Другой бы на месте Диего не бутылки ставил и не рекомендации добывал, а сунул бы ему нож под ребра... да и всё. И никто бы его не осудил. Даже сам Тедди... Нечего было бы ему возразить. А тот ещё и расспрашивал участливо, как у мучителя дела, нет ли у него проблем, и не надо ли устроить его на хорошую, высокооплачиваемую работу... чтобы можно было вот так сидеть сейчас в ресторане. Тедди вздохнул и покосился в тарелку с вкуснейшим салатом, словно немой укор исходил именно из нее. - Привет, Тедди! У столика стоял Кантор. Палач вздрогнул, как нервная школьница. Боги, только что про него вспоминал... бывает же так. Знакомый голос на этот раз звучал не очень-то весело. - О... ты? Привет... - У тебя тут не занято? А то народу много. Улыбка у мистралийца была совсем как тогда, в подвале... Такая же веселая. И оптимистичная. Может, зря он поменял класс? Такой был убийца... Не выходит, наверное, с этими бардами... вот уж где народ порой больной на голову. Может, поэтому он такой и грустный? - Садись, конечно! А я тут пообедать зашел... Тедди суетливо подвинулся. Кантор опустился на стул - туда, куда сначала приземлился и сам палач. Лицом к входу, спиной к стене... боковым зрением отслеживая черный вход невдалеке... интересно, отдавал ли он сам себе отчет, почему выбрал бы этот столик, даже не будь там знакомого? - Уже уходишь, или как? - Ну... Я пожалуй закажу себе еще бифштекс. - отозвался Тедди, отставляя на край стола опустевшую тарелку и листая меню, - Вот этот, с перцем и вельбой. А ты что будешь? - Водки, - проговорил мистралиец, глядя куда-то... в никуда. - И... нет, улиток не надо, ну их в...! Орешков соленых взять, что ли... И вельбы квашеной... Хотя, похоже, ему было решительно всё равно, что есть. Тедди, получив свой бифштекс, медленно и неторопливо принялся отрезать по маленькому кусочку... Странно, но спокойное и умиротворенное настроение, впрочем как и довольство собой и своей работой, словно отошло куда-то на второй план. Непонятная тоска, совсем не свойственная обычно флегматичному голдианцу, похоже, накатила всерьез. А самое мерзкое - было непонятно, откуда она взялась. - Выпьешь? - спросил мистралиец, наполняя стопку. - Нет, спасибо, - с некоторым сожалением отказался палач, - Я б с удовольствием, но господин Флавиус... - Не одобряет, - кивнул Кантор и криво усмехнулся. В темных глазах странно мешались боль, злость и какое-то сумасшедшее вдохновение, наводившие на мысль, что парень собрался кого-то убить... Он молча налил себе, выпил залпом, глядя мимо Тедди, словно того здесь и не было. Сейчас он до невозможности напоминал того пленника, пившего и игравшего в карты с палачом в подвале у Багги Дорса. "- И чего отказываться, если наливают. Тем более, я очень надеялся, что, если выпью, мне полегчает. - А что, не полегчало? - Не очень... " Палачу вдруг захотелось спросить мистралийца, что у него стряслось, но специфическая работа давно отучила задавать праздные вопросы, временами могущие обойтись себе дороже. Демоны его знают, этого Кантора, что с ним случилось, но "легчать" ему явно не собиралось и в этот раз. Тедди невольно поежился. На душе было удивительно погано... "Надо было мне ещё раньше уходить от Багги", - подумал он почему-то. Хотя, по насмешке судьбы, именно "объект" от Багги... пожалуй, способствовал и его уходу - и нынешней работе тоже. - Слушай... налей мне всё-таки тоже, что ли... - неожиданно для себя проговорил Тедди. - Что-то так на душе мерзко, ты не представляешь... Кантор удивленно взглянул на него, словно только сейчас увидел. - Извини, - сказал он, немного помолчав. Черные глаза устало и немного насмешливо блеснули из-под длинных рассыпавшихся волос. - Я не хотел... Секунду или две Тедди соображал, в чем виноват мистралиец, и чего он не хотел. В памяти вновь всплыл подвал... и амулет, который ему тогда очень не советовали снимать с пленника. Конечно же! Парень - эмпат, как можно было забыть! Так все это непостижимое душевное безобразие, смесь боли и злости с горькой обидой, на самом деле - его? Поделился, ага. Да уж... если бы он ТОГДА поделился, мало бы никому не показалось, наверное... Кантор смотрел в пространство, машинально жевал орех и крутил в руке сигару. Нервные, гибкие пальцы барабанили по столу нетерпеливо и ритмично. Внезапно он поднялся и подошел к барной стойке. Хозяин заведения, любивший порой сам приготовить фирменный кофе, приветливо вскинулся навстречу клиенту, понимавшему в этом толк. Кантор что-то тихо ему сказал - Тедди со своего места не мог разобрать, что именно, - и вдруг кивнул на висевшую за стойкой гитару. Хозяин улыбнулся и с готовностью вручил ему инструмент. Бывший убийца своей легкой кошачьей походкой вернулся на место. Старенькая гитара прильнула к его плечу. Несколько быстрых движений, немного подвернуть колок... привычный, машинальный перебор струн... Тедди застыл, забыв наколотый на вилку кусочек мяса. Ожидавший обычной музыки, знакомой по некоторым прослушанным кристаллам, Тедди недоуменно уставился на быстро мелькающие пальцы Кантора. Рваный и ни на что не похожий ритм, тем не менее логичный, стремительный и напористый... Даже привычное для мистралийской музыки гитарное соло под танцующими фламмо пальцами говорило живым голосом его бывшего "объекта"... Мелодия смеялась, зло и отважно, прямо в лицо... и если бы можно было услышать в аккордах цветистые многоэтажные конструкции этого хрипловатого голоса... Боги небесные! Так он действительно бард?! "- Ты? Бард? Лучше б уж ты ко мне в ученики пошел ". Что за день такой! Должно быть, одному голдианскому палачу сегодня суждено все время испытывать неловкость за сделанное и сказанное. Гитарист... Он-то думал - Кантор актер, ну там стишки на сцене читает... Музыкант. С незнакомой доселе досадой на самого себя Тедди украдкой взглянул на правую руку Кантора и вздохнул. К музыке Тедди относился равнодушно, но ни одна музыка до сих пор не могла вывести его из равновесия... Да что там - из равновесия! Мелодия, рвавшаяся из-под пальцев мистралийца, продирала до костей, заставляла замереть, забыв обо всем. Да такое никакому барду не снилось, даже этой их знаменитости - Эль Драко! Кантор... Там, в кафе, его веселые товарищи-барды называли его - Диего. А потом прошел этот странный слух насчет суда, с кем-то он там судился, кажется тоже фрукт не лучше Багги Дорса... Чего только мальчишки-газетчики не кричали. Что бывший убийца и погибший в Кастель Милагро знаменитый бард - одно и то же лицо... ну и фантазия у этих писак, однако! А интересно, как звали Эль Драко? Песни мистралийца Тедди нравились (даже кристалл с балладами на голдианском где-то валялся), но не до такой степени, чтобы, подобно глупым девчонкам, караулящим кумира у гримерки, убивать время, выясняя, как же его в действительности зовут... Музыка оборвалась странным созвучием, резким, словно выстрел. В ресторане стояла потрясенная тишина, в которой, казалось, медленно затихало эхо струнного крика. - Кантор... - едва слышно произнес Тедди, - Диего... Прости. - За что? - удивился мистралиец, наливая себе еще водки. - А, за это, что ли? - он проследил взгляд палача. - Не бери в голову. И не смотри на меня такими глазами... - Если бы я знал... - И что? - едко усмехнулся Кантор. - Уволился бы в знак протеста? Вот смеху-то было бы на всю Голдиану. - Но... - Ой, Тедди, прекрати! - поморщился мистралиец. - С этой рукой еще и не то делали... По лицу Кантора скользнула тень. Опять - как тогда... "- Насчет тебя не уверен. А проверить уже не получится. - Тогда положись на мое слово, потому что я уверен. - А почему ты так уверен? - Потому что... до тебя проверяли " Где же тебя проверяли на стойкость, парень? Так проверяли, что профессионал хинской школы уже не страшен? И не только не страшен, но даже и ненависти не заслуживает? На ум приходило одно - Кастель Милагро... Тедди доводилось работать в Мистралии, но туда он даже соваться не стал. По слухам, советник Блай не очень-то разбирал, кого следует брать на службу, а кого и близко к допросным камерам нельзя подпускать, и греб отъявленных садистов, позор палаческого сословия, бессовестно мешавших работу со своим извращенным удовольствием. Похоже - и сам был таким же... Так кто ты такой, Кантор? - Послушай... - негромко произнес голдианец, внимательно глядя на своего странного собеседника, - Ты не помнишь... как звали Эль Драко? Мистралиец поднял взгляд от гитары. Огромные глаза сверкнули ледяным черным огнем. Тедди приморозило к стулу. Никогда еще в глазах другого человека он не видел с такой отчетливостью свою смерть. - Его звали Диего Алламо дель Кастельмарра, - произнес мистралиец голосом, чуть более хриплым, чем обычно. - Трудное имя, - выговорил палач таким же охрипшим голосом, - Не думаю, что я его запомню... - Тебе-то какая разница, Тедди? - Кантор вдруг улыбнулся. Словно и не было жутковатого взгляда убийцы. - Тоже решил в барды податься? Он выпил залпом свою стопку и, стремительным движением пробежавшись по струнам, повторил ещё раз - торжествующий звон заключительных аккордов и тихий согласный ответ басовой струны. И осторожно поставил инструмент рядом. Тишина ресторанного зала разорвалась аплодисментами и удивленными возгласами, несколько человек, вскочив, двинулись к их столику... Кантор, пробормотав что-то, встал с места, и Тедди усмехнулся - рука мистралийца явно потянулась к пистолету. Потом он, видно, всё-таки передумал... Достал из кармана деньги, положил на стол и поставил сверху стопку. - Удачи тебе... с Флавиусом. Палач открыл рот... но плащ Кантора взметнулся крылом уже в дверях... Исчезла чужая боль и тоска, всё теперь было в порядке - и осталось странное чувство, что чего-то не хватает. Снова раздалось звяканье ножей и вилок - а ему хотелось, чтобы заговорила старенькая гитара. И первый раз в жизни сжалось что-то внутри - оттого, что он никогда не сможет задать мистралийцу последнего вопроса. Потому что знает ответ. (1) стихи Элеоноры Раткевич
В начале седьмого Ольга подходила к назначенному месту. Вчерашний парень стоял парадной офицерской форме, явно волновался, переминаясь с ноги на ногу, ждал.
- Добрый вечер, девушка моей мечты! А я потерял всякую надежду Вас увидеть!- обрадовался он и протянул руку.
- Добрый вечер, молодой человек! К сожалению, не знаю вашего имени, сказала Ольга, рука чуть-чуть приподнялась руку для рукопожатия, как ее обжег горячий поцелую!
- Разрешите представиться, молодой и подающий надежды лейтенант Андрей, - с бравадой гусара произнес он, одновременно вытянулся и отдал честь.
Так они познакомились. Месяц его отпуска пролетел, как один день. Андрею предстояла служить в "горячей точки". Ольга получила два письма и на этом все оборвалось.
Несмотря на большую разницу в возрасте, Ольга поняла, что если и ждала она мужчину "своей мечты", так именно Андрея.
Однажды вечером раздался тревожный звонок. Голос Андрей был сдержан:
- Прости, что надолго пропал. Я ранен. Минно-взрывное. Забудь меня и не жди.Прости родная, что не смог сделать тебя счастливой.
В телефонной трубке раздавались гудки.
Трудно представить себе, что где-то стреляют и рушатся дома от взрывов, дети прячутся от взрывов и голодают. Сразу вспомнились все ужасы войны, которые только видела по телевизору. Ольга решила окончательно: Андрея она не оставит.
За три дня уволилась с работы, купила билет в один конец и поехала за Андреем. Узнала, в каком госпитале, и хоть ее путешествие было, небезопасно, она решила ехать.
Так вот в Ростовском госпитале и Ольга нашла своего любимого. Там же узнала, что остался он без двух ног. Через пару дней они расписались. Только ей известно, каких сил стоило, чтобы отчаявшегося парня поднять на ноги, заставить вновь полюбить жизнь. Во сколько дверей пришлось постучаться, что бы пробить Андрею лечение и протезирование в Германии.
Сейчас они живут в одном маленьком городке. У них родился сын Александр. Андрей получил второе высшее образование, открыл свой бизнес. Ольга не работает, помогает мужу все 24 часа.
И когда я спросила, не тяжело ли ей с калекой то жить, она улыбнулась и сказала:
- Мой "калека" пятерых нормальных стоит!
Видно, не легко им приходилось и приходиться. Седую прядь, как не старалась Ольга спрятать я все же заметила. И несмотря на все, завидно стало по хорошему: живут же люди с такой бедой и как живут! А главное любят по-настоящему. И не за то что, а вопреки всему!
Прощались мы с Оленькой, а мне на душе легко и спокойно стало. Раз ест у нас такие женщины, которые не бояться за любимым идти и "в огонь и в воду", раз есть настоящие мужчины, что могут превратить "быль в сказку". Значит, не страшно жить на белом свете. Ведь всегда остается Надежда, Вера и Любовь.
И каждый из нас в праве выбирать: как жить и с кем идти по этой дороге, залитой солнечными лучами. Путь, который мы выбираем!
Завтра, как и сегодня, ...врач сохранит свой сан жреца, а вместе с ним и свою страшную, все возрастающую ответственность... И жизнь врача останется такой же, как сегодня, - трудной, тревожной, героической и возвышенной.
В заключение я позволю себе вернуться к тому, с чего начинается книга, к тому, что мне представляется основным во всех рассматриваемых в ней вопросах.
Как-то я получил письмо от Н. - дочери моих знакомых. Окончив среднюю школу, она решила поступить на медицинский факультет. «Я понимаю, что этот шаг ответствен. Но как быть уверенной в его правильности? Не ошибусь ли я? Получится ли из меня врач?» - вот вопросы, которые поставлены в письме.
Выбор профессии, поиски своего жизненного пути очень нелегки. Очевидно, такие вопросы встают и перед теми, кто хочет стать юристом, архитектором, агрономом. Впрочем, перед кем из нас они не вставали? Важно лишь не ошибиться. Мне близко все, что связано с моей профессией. Возможно, ответ на письмо Н. поможет понять радости и трудности врачебного пути. Вот этот ответ.
«... Никому не советуй быть врачом! И если кто-либо пожелает этого, отговори его, отговаривай его настойчиво и повторно!» - эти слова принадлежат Зондерегеру - одному из лучших швейцарских врачей прошлого, горячо любившему свою профессию.
Нет ли здесь противоречия? На мой взгляд, нет, и вот почему.
Почти у каждого бывает «доктор, которому можно верить», и другие, о которых «...лучше не говорить». Когда врачей ругают, а медициной недовольны, то вспоминают тех, которые «ничего не знают, а меня чуть не довели до могилы...». Когда же некоторые родители настаивают на поступлении дочери или сына «на медицинский», то перед глазами - доктор знающий, уважаемый и хороший. К тому же, как кое-кто думает, а иногда и вслух говорит, «врач при всех обстоятельствах - врач, а с этой специальностью не пропадешь...».
Но от каждого ли врача будет польза людям? Не будет ли сожалений о сделанном выборе?
Медсестра Т. поставила больной банки. Забыв об этом, она их сняла через час. На спине больной остались пузыри. Другой пациентке она сделала инъекцию. Когда больная пожаловалась, что игла тупая, Т. раздраженно ответила: «Все терпят - и вы стерпите». Что было делать с медсестрой? Коллектив настоял на ее увольнении, как непригодной для этой работы.
Я ей говорил: меняйте специальность, уйдите из медицины. Она ушла... и подала заявление на медицинский. До сих пор не понимаю почему.
Другой случай. В семье врача К. сын поступает на медицинский факультет. Спустя три года после окончания он приходит к выводу, что лечить больных нелегко, что «истории болезни треплют нервы», что в порту работать проще, а зарабатывают там больше. Он с радостью ушел бы от стонов, жалоб, слез, а диплом... не пускает. Так он и дотянет до пенсии, озлобленный на свой выбор и внутренне безразличный к больному. Где ошибка? В выборе профессии. А виноват в этом и он сам, и отец.
Встает вопрос, можно ли было в 17 лет предвидеть разочарование, которое наступит в 26? Где признаки годности к врачебной деятельности?
Какой-то критерий может быть в искусстве; он возможен, видимо, и в таких отраслях науки, как математика или физика; наконец, очевидны «тесты» для будущих писателей или поэтов.
Но медицина - это и наука, и искусство. Она требует, чтобы человек имел доброе сердце, ясный ум, большую культуру, железные нервы.
Помню, в «Комсомольской правде» была статья «Кто идет в педагоги?» Автор писал, что учителем надо родиться. Не знаю, можно ли «родиться врачом», но мне кажется, что тот, кто собирается свою жизнь посвятить медицине, прежде всего должен совершенно ясно представлять себе все требования, предъявляемые к врачу, все трудности его работы.
Издаются брошюры для молодежи о выборе профессии, но многие из них слишком парадно рисуют врачебные будни. Эффектные обходы... Доктор держит перед глазами шприц с живительной жидкостью... укол - и больной оживает.
Или ставшая довольно тривиальной «подача» хирургов на экране, в спектаклях и некоторых статьях:
«...Волевой подбородок. Упрямо сдвинутые брови. Отрывистая речь.
Резко стаскивает перчатки, небрежно швыряет их в сторону. Бросает на ходу:
Будет жить!
Поворачивается к окну. Закуривает. Делает нервную затяжку. Не горит. Комкает сигарету. Достает новую...»
Бывает и так, конечно, но, врачебные будни труднее и прозаичнее. И это начинают понимать даже студенты-медики. При опросе, проведенном в Оренбургском медицинском институте, на первом курсе хирургами хотели стать 63 процента студентов, на последнем - 18 процентов, на медицинском факультете в Софии соответственно - 25,4 и 12,8 процента. Цифры эти говорят сами за себя.
Академик Б. В. Петровский, обращаясь к журналистам, пишущим о врачах, не случайно призывал к тому, чтобы больше говорить о повседневности, а не ограничиваться лишь восторженным описанием героических поступков.
Врачебные будни...
Знаете ли вы, например, что у врача нет покоя и тогда, когда он снял халат? Не потому, что в любое время - днем и ночью, в буран и дождь - он может быть вызван к больному, а потому, что труд доктора - это не только тридцать минут у постели больного.
Это бесконечная работа дома над книгой, это беспокойство за диагноз и лечение, это борьба с возможными сомнениями. Врачу приходится помнить, что он врач, в любой обстановке. Моряк вне моря - не моряк, строитель вне стройки - не строитель. Врач - всегда врач.
Вы можете захотеть в фойе филармонии обменяться мнением со встретившимся искусствоведом о прослушанном концерте - не сердитесь, если разговор сведется к лечению камней в желчном пузыре. Вы захотите после утомительного дня вечером прогуляться по улице, ощутить аромат весны - не удивляйтесь, если из пяти встретившихся знакомых четверо заговорят о болезнях.
Но есть и другие. Медицина еще во многом несовершенна. За это несовершенство спрашивать будут с вас, а не с науки. Ответ держать будете вы. А это бывает нелегко. Недостаточно культурный человек будет вас несправедливо ругать, а вы должны будете соблюдать спокойствие, вечером принимать против бессонницы снотворное, а утром входить в палату с улыбкой. Улыбка эта стоит дорого.
Бытует мнение, что с годами у врача вырабатывается иммунитет к страданиям человека. Это не так. Вероятно, к нам, врачам, тоже относятся слова Ромена Роллана о том, что нельзя победить раз и навсегда - побеждать надо ежедневно.
При описании смерти Эммы Бовари у Флобера появился вкус мышьяка во рту и признаки отравления. Л. Н. Толстой вышел как-то из своего кабинета весь в слезах. На вопрос о том, что случилось, он ответил, махнув рукой: «Только что умер князь Болконский». Когда скончался отец Горио, Бальзака застали бледным, с неровным и слабым пульсом.
Не понять переживаний этих писателей нельзя. Но все же речь идет о смерти воображаемой. Когда у врача умирает больной, врач видит ее реально. Частица души настоящего доктора уходит вместе с каждой смертью. Она оставляет след в его нервах, сердце, покое, здоровье. А представляете ли вы себе, что ощущает врач, когда он должен сообщить родным о том, что их отец или ребенок умер? Или вы думаете, что профессия может заглушить человеческие чувства?
Истории медицины известны примеры, когда выдающиеся врачи отказывались от своей практической деятельности, будучи не в силах пережить ее тяготы. Даже такой крупный хирург, как Т. Бильрот, не справился с собой. На некоторое время отказался от врачебной практики и выдающийся терапевт С. П. Боткин.
Вы вправе сказать, что то, о чем я пишу, может оттолкнуть от медицины. Что ж, лучше совсем не переступать ее порога, чем, став врачом, когда-нибудь мечтать о работе в порту.
Вам знаком, вероятно, ответ Льва Толстого на вопрос Леонида Андреева, как научиться хорошо писать: если вы задумали писать книгу, но чувствуете, что можете ее не писать, лучше не пишите. Медицина - не литература. Но если человек, зная о трудностях врачебной жизни, чувствует, что он с ними не справится, лучше уйти, пока не поздно. Нельзя, как это было в одном медицинском институте, вручать врачу диплом, взяв с него честное слово, что он никогда не будет заниматься... лечебной деятельностью! На меня произвела тяжелое впечатление одна цифра, приведенная Б. Я. Первомайским: при опросе студентов пятого курса одного из медицинских институтов выяснилось, что около 20 процентов из них не проявляют особого тяготения к своей будущей специальности или вовсе не интересуются медициной.
Среди студентов-медиков в Литовской ССР прекратили учебу 20 процентов студентов лечебного, 12,6 процента педиатрического и 16 процентов студентов стоматологического факультетов. Основная причина - неудовлетворенность избранной профессией. Эти люди, как мне кажется, вызывают большее уважение, чем те, для которых медицина в дальнейшем оказывается, как кто-то выразился, шестым пальцем на ноге. В таком решении есть не только гражданское мужество, но и честность, ответственность перед обществом.
Если, ясно представляя все это, вы все-таки решите поступить на медицинский факультет, то у вас будет больше шансов на то, что из вас не выйдет ремесленник. И то перед подачей заявления в институт поработайте не просто на производстве, а санитаркой или медицинской сестрой. Выносите судна, прислушайтесь к стонам, почувствуйте цену жизни. И только после этого принимайте решение. Напомню, что почти половина абитуриентов, стремившихся в медвузы Украины, подежурив в больницах, свое решение изменила. Будучи женщиной, не забудьте при этом, что вам придется быть не только врачом, но и женой и матерью, что пока куда труднее, чем быть мужем, отцом и врачом. Труднее. Несмотря на все предоставленные женщина: права.
После всего сказанного можно предвидеть вопрос: не бывает ли, что человек пришел в медицину случайно или не понимая всех ее трудностей и все же стал хорошим врачом?
Известно, что призвание (речь идет не только о врачебной деятельности) может выявиться, на первый взгляд, неожиданно. Химик Луи Пастер дал человечеству вакцину против бешенства, физик Вильгельм Конрад Рентген лучами "X" положил начало новой эре в медицине. Врач Луиджи Гальвани открыл электрический ток, офтальмолог Л. Заменхоф прославился как создатель международного языка «эсперанто», а врач Николай Коперник вошел в историю как выдающийся астроном.
И все же все эти и подобные судьбы вряд ли свидетельствуют о случайностях: просто призвание оказалось сильнее профессии. Тем более вероятно, что призвание может проявиться без того, чтобы человек предполагал его у себя на студенческой скамье. Однако едва ли такие исключения можно возводить в закономерность. Ошибки в выборе врачебной профессии, способные породить не только плохого, но даже среднего доктора, надо стремиться свести к мнимому.
Легче стать врачом, чем быть врачом.
Ни в одной специальности вы не столкнетесь с жизнью в такой ее полноте, противоречивости, драматизме, как будучи врачом.
В онкологическом диспансере мне довелось консультировать мужчину 30 лет, у которого оказалась злокачественная опухоль в стадии, когда излечить его было нельзя.
Говорили мы с ним более часа. Больной просил что-либо сделать для того, чтобы он смог еще прогуляться своей пятилетней дочкой по улице.
Представляете себе, что можно было чувствовать при этих словах, ощущая свое бессилие!
Я шел по улице и думал: вот где настоящее горе, что означают по сравнению с ним преходящие уколы жизни!? Пишу я об этом потому, что, видя часто смерть, вы научитесь ценить и любить жизнь. А это тоже надо уметь. Причем не только самому уметь, но и учить этому других.
Длительность жизни, конечно, не всегда зависит от количества прожитых лет. Говорят, что красота ее определяется тем, что после нее остается. Но жизнь - это и другое: это улыбка ребенка и аромат полевых цветов, пение снегиря и закат солнца, опьянение любовью и аккорд Шопена. А для всего этого прежде всего необходимо здоровье.
Здоровье - первое и необходимое условие благополучия и всей нашей деятельности. Кто-то заметил, что здоровье - это не все, но без здоровья все становится ничем.
Плохо, когда вы испортили чертеж или вяло сыграли Листа. Страшно, если вы будете плохо лечить. Вам доверяют жизнь. А зачастую за одной жизнью стоят благополучие, радость и право на счастье детей, жены, мужа, родителей.
В отличной книге Е. А. Вагнера и А. А. Росновского «О самовоспитании врача» рассказывается о таком эпизоде. В ночь на 1 января 1922 года привезли в больницу тяжелораненого сторожа, которому бандиты топором проломили череп. Срочная операция сверх ожидания сохранила ему жизнь.
Спустя две-три недели, возвратившись поздно вечером домой, врач застал у себя в кухне жену больного и семерых детей мал-мала меньше. Впереди стоял сам недавний пациент.
«Я стоял потрясенный, со сжатым от волнения горлом… Вот она, необычная награда, которую судьба иногда посылает врачу на его нелегком трудовом пути», - заканчивает свой рассказ старый доктор.
Нужен ли другой какой-либо стимул, кроме сознания, что ты вернул детям отца, а матери - ребенка? Можно ли сравнить что-либо с тем, что чувствует врач, возвративший человеку зрение? Это сводит на нет и несправедливое порой суждение о нем, и бессонную ночь, и волнения. Из-за этого стоит жить, стоит стать врачом. Познать радость возвращенного людям здоровья, радость возвращенной жизни - великое счастье!»
Дочь моих знакомых на медицинский факультет не прошла по конкурсу. Она поступила на работу в больницу санитаркой...
Диалог о медицине этой книгой, разумеется, не исчерпан. Да и вряд ли его можно исчерпать. К нему будут неизбежно возвращаться, появятся новые страницы, пересмотрят старые. Такова диалектика человеческих отношений, врачевания, жизни.
Вы видели когда-нибудь группу художников, изображающих что-либо? Стоит натюрморт и каждый художник, занимая определенную позицию, рисует свою картину. Для каждого, с его места, один и тот же натюрморт раскрывается по-разному. Нюансов великое множество: свет, композиция, перспектива, оттенки и так далее. Понимаете, что я хочу сказать? В жизни разные люди одну и ту же ситуацию видят абсолютно с разных позиций, у каждого человека своя точка зрения, свой взгляд на мир, окружающую его действительность. Абсолютно одинаковых позиций не бывает. Есть люди, у которых взгляды похожи, однако это внешнее проявление, а внутренне каждый руководствуется своими причинами, сформировавшими данную точку зрения. Вернемся к художникам, рядом сидящие будут видеть натюрморт практически одинаково, но в тоже время у каждого рисующего свой взгляд, формируется потому, что он сидит именно на этом месте. Каждый человек приходит в этот мир и занимает определенное место, определенную позицию, точку зрения. С этой точкой зрения человек идет по жизни, рисует свою картину, свой мир. Точнее передает то, как он видит этот мир. Каждый из нас может получить только свой личный опыт и только сам. У каждого человека своя субъективная реальность. Хотите знать свою реальность? Оглянитесь вокруг себя и послушайте, что вы говорите! Абсолютно все вокруг вас - это ваша реальность. Это то, во что вы верите, это ваши эмоции, мысли, ваш бесконечный внутренний диалог с самим собой. А теперь задумайтесь, все ли устраивает вас? Если вы хотите что-то улучшить, откуда начнете работать? Ответ очевиден, и думаю, все не раз слышали фразу: «хочешь изменить, мир начни с себя». Однако, за этими правильными высказываниями очень редко есть какая-либо информация, конкретно объясняющая что делать. Да, я готова начать с себя, что делать? И тут опять: мысли позитивно…, все мысли материальны…, но практически никто так и не сформулировал главные тонкости, что лежат в основе материальности и позитивности мыслей, что является движущей силой в ежедневных событиях нашей жизни. Очень часто встречается информация о том, что через каждое событие человек отрабатывает свою карму и тому подобное. Но как? Как это происходит, столкнувшись с такой информацией, задавленный жизненными примерами, человек вроде понимает, да, это действительно есть и действительно работает, а как не понимает. Потому какое-то время, находясь на подъеме от очередной прочитанной книги или семинара или еще какого либо источника информации, человек окрылен, но рано или поздно все это заканчивается. И он остается один, со всеми прежними обстоятельствами, поскольку ситуация не менялась в корне. Это сравнимо с больным, принимающим препарат, действие которого направленно на борьбу с симптомами, а не причиной заболевания.
Продолжение следует..
Путь героя является третьей миссией в первой главе Metal Gear Solid V: The Phantom Pain . В данной задание от вас потребуют избавиться от командира спецназа. Вы сможете пройти эту миссию несколькими способами. Всё зависит от того, будете ли вы пытаться выполнять второстепенные задачи, или нет. С самого начала доступна одна единственная задача, после получения разведывательных, у вас будут прибавляться задачи. Пройдя миссию один раз, вы разблокируйте все задачи сразу. В данном гайде, мы расскажем вам как полностью выполнить миссию, а также покажем местонахождение второстепенных задач.
Примечание: К сожалению, вам придётся выполнить эту миссию более одного раза, в независимости от прохождения. Командира спецназа вы должны устранить двумя разными способами.
Персонал с навыками / Чертежи
Данная информация означает, что во время этой миссии один из врагов будет иметь подобный навык, если нужно найти и отправить на Фултоне, также как найденые вами чертежи на Главную Базу.
- Стрелок
Текст Миссии
Устраните командира подразделения спецназа, тайно участвующего в операции выжженной земли в Афганистане. Цель и её разведывательное подразделение заняло деревню Шаго и готовится к штурму.
Ниже приведено пошаговое прохождение (в том числе, второстепенных задач), они могут содержать спойлеры. Вы были предупреждены.
Командир спецназа ликвидирован
Данная задача является главной в миссии. Устраните командира спецназа так как вам хочется, в любом случает миссия выполниться. Как только вы приблизитесь к деревне Шаго, убедитесь что вы пометили всех при помощи бинокля, развед. данные никогда не повредят. Он находится в большом здании в комнате с маленькими окнами на первом этаже. Незаметно проникаем на нужное место, но не убиваем командира, это важно для выполнения одной из задач. Оглушаем его и оправляем на Фултоне на Материнскую Базу.
Командир спецназа ликвидирован с большого расстояния (100 метров или более)
Для того, чтобы выполнить эту задачу вы должны начать миссию в 18:00. Возьмите с собой снайперскую винтовку, и двигайтесь на юго-восток как показано на картинке. Там вы найдёте холм с которого и нужно совершить выстрел в командира. Находится он на первом этаже здания, убив его вы сразу же выполните дополнительную задачу. Сделав это максимально быстро вы получите ранг S (сразу после его убийства, двигайтесь в безопасную зону).
Командир спецназа эвакуирован
Вы должны проникнуть на базу, затем добравшись на до здания командования переходим на первый этаж. Там находим командира, оглушаем его и выносим аккуратно на улицу, отправляем Фултоном на Главную Базу, основная миссия будет выполнена.
Собрана Сома, произраставшая в пустыни между деревней Шаго и Крепостью Смунгай
Сома — редкое растение, которое растёт в пустыне. Место, где вы сможете её найти находится к юго-востоку от деревни Шаго на вершине холма, между двух дорог. Если на этот момент у вас есть повзрослевший D-Dog, возьмите его с собой, он будет отмечать растения на карте.
Захвачены переработанные материалы из деревни Шаго
Переработанные материалы находятся под мостом, возле деревни Шаго. Ориентируйтесь по скриншотам ниже, и у вас всё получится.
